Продолжение
Помимо всего, я ожидал фешенебельную квартиру, открывающую мне дверь гувернантку, каких-то собачек-кошечек. А я сермяжный сибиряк из Барнаула, не умеющий вилку-ложку, как следует, держать, не знающий, каким ножом режут рыбу, а каким мясо...
И вот — обычный дом. Обычный подъезд, не очень ухоженный, замусоренный. Если мне не изменяет память, второй этаж. Дверь без каких-либо украшений, без резьбы, и номер золотом не отсвечивает. Звоню и слышу из-за двери голос: «Наденька, открой, пожалуйста!». Открывает дверь пожилая женщина, приятной интеллигентной наружности. «Проходите. Только вот здесь осторожненько, вот здесь по стеночке». Узкий такой коридорчик обычной квартиры-хрущовки. И передо мной стоит стул. А на стуле стоит табурет. А на табурете стоит Анатолий Аркадьевич Харлампиев — как и в прошлый раз, маленький, кругленький, в домашней одежонке. Не в «адидасах» каких-нибудь — в хэбэшном динамовском трико, в футболке. Высоко под потолком прибита полка, и он на этой полке что-то разбирает, ищет. «Одну минуточку, я сейчас к вам спущусь! Раздевайтесь-раздевайтесь! Проходите!» — сверху команда. Я топчусь тут же, не прохожу, жду, когда хозяин спустится из-под потолка. И вот смотрю этот полный, с внушительным животиком пожилой человек, что-то передав жене, упирается пальцами в краешек табуретки и спрыгивает на пол. А табуретка своими ножками едва-едва вписывается в сиденье стула, на котором стоит.
Такие моменты оцениваешь сразу! Я смотрю и соображаю, смог бы я, в тот момент тренированный человек и мастер спорта, проделать такую же процедуру? И думаю, что нет, хотя мне тридцать, а передо мной уже почти семидесятилетний полный старикан.
Когда мы прошли в комнату, то выяснилось, что это обычная двухкомнатная малометражная квартира. С женой и сыном, уже достаточно взрослым, годов тогда, наверное, шестнадцати, Харлампиев занимал только одну комнату, в другой жили молодожены, совсем посторонние им люди. Вот так! Не апартаменты, которых я ожидал, а так называемое подселение.
Естественно, что комната эта их жилая — это и кабинет, и зал, и спальня. Везде в ней, куда ни попадал взгляд, везде были книги. Разве что с потолка только не свисали. Стол небольшой, диванчик — на нем спит сын Саша, а днем работает Анатолий Аркадьевич. За дверью налево — небольшая ниша, по ширине кровати, там кровать и находится. От косяка до стенки — занавеска, которая эту кровать скрывает.
В таких условиях жил наш патриарх самбо в то время. Уже в разговоре, я узнал от его жены, что он занимался развитием спорта в КГБ, тренировал чекистов и, кстати, был председателем профкома, ведал там распределением жилья. «А вот себе он что-то ничего не распределил», — заметила жена Анатолия Аркадьевича после того, как я не удержался и рассказал о том, что я ожидал у них увидеть. Сам Харлампиев как-то отмахнулся от этого разговора, буркнув, что это можно было сделать только в ущерб кому-то.
Мы разговаривали о самбо и о дзюдо. Я не помню, чтоб он говорил что-то такое особенное и чтоб я поглощенно слушал и слушал. Нет, это был нормальный серьезный мужской разговор, и я чувствовал себя в нем полноправным участником. Потом мы не раз встречались с Анатолием Аркадьевичем, поэтому мне сложно в подробностях вспомнить именно тот первый разговор. Помню, что говорили мы об Ощепкове. Харлампиев рассказывал, как его арестовали, как жена Ощепкова, ожидая повторного обыска, передала ему на хранение материалы мужа. Рассказывал он, как в начале самбо развивалось в русле дзюдо, как потом переросло все в борьбу вольного стиля, как родилось название «самбо», как проходил первый семинар по нему, и как случилось, что все-таки был подписан приказ от 16 ноября 1938 года о признании самбо самостоятельным видом единоборств.
Он многое успел мне рассказать. Я ушел тогда от него другим человеком. Я узнал ситуацию в большом самбо, узнал, кто есть кто и что такое сам Харлампиев. Я поверил этому человеку и стал еще большим сторонником самбо, чем прежде. Он сумел внушить мне мысль о том, что борьбу самбо надо защищать, поскольку много есть желающих, повернуть ее развитие на другой вид.
Он меня убедил и я убежден в этом до сих пор, что если мы, сторонники самбо, не будем защищать свою борьбу, то самбо погибнет.
До сего дня я чем могу и как могу отстаиваю самбо. Хотя очень много, как и у Харлампиева, было лестных предложений перейти на дзюдо. И согласись я, многое в моей сегодняшней жизни было бы по-другому...
Тогда же я переговорил с ним в общих чертах о методической помощи. Литературы ведь никакой не было, правил, пособий, учебников. Когда я стал сетовать на это, он сказал, что если я смогу договориться с местной периодической печатью, то он мог бы для нашего региона давать через газету уроки самбо. У газеты большой тираж, и это будет настольным документом. У меня в то время уже сложились хорошие отношения и с «Алтайской правдой» и с «Молодежью Алтая». Я вернулся домой и договорился с молодежной газетой. Еженедельно я получал от него конверты, и «Молодежь Алтая» печатала эти уроки. Всего двадцать уроков. Помню грошовые гонорарики, которые за это получал Анатолий Аркадьевич.
Потом на время наша переписка прекратилась. Как водится, я с головой ушел в работу: создание школы, выезды, командировки, судейство. И встречи с Анатолием Аркадьевичем носили периодический, полуслучайный характер. От эпизода к эпизоду. От одних крупных соревнований до других. И был значительный период, когда мы общались очень мало. Чаще мы стали встречаться году в 77-78-м, то есть к концу его жизни. В 1978 г. мы отмечали 40-летие борьбы самбо. Соревнования проходили в Москве, в старинном спортивном зале на Ленинградском проспекте, в так называемых «Крылышках». Харлампиев сидел на трибуне среди зрителей. К тому времени он отошел уже от руководства федерацией. Шло торжественное действо. Репортеры, фотосъемки, телевидение. Выходили ветераны, им говорили добрые слова, рассказывалось о лепте каждого, внесенной в развитие отечественного самбо. В числе других пригласили на сцену и Анатолия Аркадьевича. В эти дни мы особенно много общались.
Председателем всесоюзной федерации самбо был тогда Борис Мищенко, главным тренером Союза по борьбе самбо Станислав Ионов. В один из дней этих празднеств я рассказал им, что имел разговор с Анатолием Аркадьевичем, что у него есть несколько готовых к изданию рукописей. Говорил, что не так много у нас по самбо методической литературы, что она очень нужна и почему мы не используем труды Харлампиева? Мне было твердо обещано, что к этому вопросу вернутся сразу после завершения торжеств. Борис Мищенко мне обещал созвониться с Харлампиевым лично.
Как выяснилось потом, никто Харлампиеву не звонил, никто не интересовался его рукописями. Вскоре мы снова встретились с Харлампиевым, и я сказал, что готов оказать содействие в публикации его трудов на Алтае. По его словам, у него практически готовы были материалы по технике, тактике и по истории борьбы самбо. Три разные книги. Он снял с полки и показал мне порядка пяти толстенных папок, каждая сантиметров пятнадцать толщиной, заполненных машинописными листами. Эти рукописи я видел.
Я рассуждал с ним таким образом: Анатолий Аркадьевич, сегодня уже появляется немало авторов, которые передают свой опыт молодежи в технике и тактике. Это авторитетные борцы, такие как Лев Турин, Евгений Чумаков, Владлен Андреев, Давид Рудман, Пранцишкус Эйгминас, Виталий Сенько. А вот историю борьбы самбо лучше вас никто не изложит. Лучше вас никто не знает, как образовалось самбо, какими шло путями, кто стоял у истоков, кто помогал, кто мешал. Давайте с этого мы и начнем. Он сказал: «Ну что ж, это прекрасно, давайте так и сделаем. Я сам к этому склонялся».
Попутно он стал задавать мне вопросы. Его интересовало само издательство, условия, какие-то материальные моменты он хотел на берегу уточнить. Я-то в этих вопросах был зеленый, ничего к этому времени не издавал, не знал в принципе систему эту, поэтому не понял толком, какие именно нюансы его интересуют. Сегодня я понимаю, что его интересовал тираж книги, гонорар, как она будет реализовываться, и кто на это будет иметь право. Он договорился до того, что предложил мне за мои хлопоты соавторство. Я, даже оскорбившись, отказался, заявив, что я никогда не допущу, чтоб мое имя стояло рядом с его в качестве соавтора, что я свою помощь предлагаю совершенно бескорыстно, только из любви к самбо, что книга пойдет под его именем и от него никаких финансовых затрат не потребуется.
Мне показалось, что он после этих слов даже потеплел и стал доверительнее со мной разговаривать. То есть чувствовалось, что ему мешала неясность в каких-то деликатных моментах. Наверно, он привык в Москве к тому, что всех интересует личная выгода. А тут приехал какой-то парень из Сибири, пусть поборник самбо, сторонник, энтузиаст... Ну и вместе с тем, наверно, он не верил в мое абсолютное бескорыстие. Он стучался-стучался в московские издательства, но никак не мог добиться, чтоб книгу хотя бы включили в план, а тут вдруг такое предложение. И сомнение у него было.
Моя же абсолютная уверенность, что книгу на Алтае издадут покоилась на предварительном «добро» от крайкома партии, на хороших контактах и также предварительной договоренности с тогдашним директором Алтайского книжного издательства. Обещал мне поддержку и начальник управления по печати Король Петр Артемович. К тому же авторитет нашего вида спорта был тогда в крае высокий, успехи самбистов внушительны, и я был уверен, что, если захочу, то найду и бумагу, и средства для книги Харлампиева.
Расстались мы с ним на том, что он сказал: «Технику» и «Тактику» можно хоть сейчас снимать с полки и отдавать в печать, а «История самбо», написанная несколько раньше, в силу изменившихся обстоятельств, открытия новых фактов требует некоторого дополнения. Он обещал ее быстро доработать и мне отдать.
Он стал работать над «Историей», мы общались по телефону и еще однажды встречались. Я вновь подтвердил готовность напечатать его книгу на Алтае и торопил его.
Но у меня было много других забот. Да и Харлампиев преподавал в МЭИ на кафедре физвоспитания, вел занятия, тренировал. Он поддерживал тогда, в основном, отношения с Владимиром Жегловым и с Вячеславом Хохловым. Это были самбисты, примерно мои ровесники, его истинные ученики, его ярые защитники и единомышленники, которые верили ему, поддерживали его, любили его. Они знали Харлампиева гораздо раньше меня и были к нему гораздо ближе. Вячеслав Хохлов тоже работал в МЭИ, до последних дней жизни Харлампиева помогал ему в тренерской работе.
Анатолий Аркадьевич Харлампиев вскоре заболел, ему сделали операцию, он перенес ее тяжело. Мы встречались с ним после этого, и я увидел, что он сильно сдал. Он сказал, что доработка рукописи почти закончена, но он должен немного привести в порядок свое здоровье. Да и сам я видел, что в этом состоянии ему не до книги. Это был уже 1979 год. А в апреле он умер.
Я очень глубоко пережил кончину Анатолия Аркадьевича. И, думаю, совершенно не случайно, когда в Новокузнецке проходил чемпионат России, на торжественном открытии соревнований, где присутствовало много ветеранов борьбы самбо, траурную речь было доверено произнести именно мне.
После смерти Анатолия Аркадьевича его жена Надежда передала через Владимира Жеглова, чтобы я нашел ее, когда буду в Москве. Я созвонился с ней и встретился. Она мне предложила поработать в библиотеке Анатолия Аркадьевича с его архивами. Ссылаясь на то, что не хочет, чтоб его труды пропали и что при жизни он мне очень доверял, она просила меня на свое усмотрение их подготовить. А так как у себя в крае я имею доступ к издательству, опубликовать.
Может быть, я совершил тогда ошибку. Но я ответил, что еще молод, и пока вся моя энергия направлена на то, чтоб развить борьбу самбо в Алтайском крае, но уже сейчас я записываю и прячу в загашник кое-какие свои мысли и в будущем сам планирую написать книгу. И если сегодня я получу доступ к архивам Анатолия Аркадьевича, то со мной может произойти то же самое, что произошло с ним в отношении материалов Ощепкова, которые он взял, спасая их в 1937 г. от уничтожения, тоже, кстати, по просьбе жены Ощепкова. Потом навек к нему был приклеен ярлык, поставлено клеймо, что он плагиатор, что он пользуется мыслями и идеями своего учителя. Я не хотел оказаться в таком положении.
Через несколько лет после смерти Харлампиева, когда повзрослел его сын Александр, мы познакомились с ним ближе. Он очень напоминал отца. Внешне и манерой говорить. Я был у него дома. Квартира уже другая, более обширная. Богатая библиотека Анатолия Аркадьевича. В основном, по спортивным единоборствам всех времен и народов. Выкопировки, выписки. Действительно, богатство. Александр Анатольевич вернулся к моему давнишнему предложению опубликовать труды его отца. Сказал, что он доработал рукопись и предложил напечатать в Алтайском книжном издательстве. Стали мы обговаривать разные детали. И одна из них — под чьим именем будет опубликована книга. Александр Анатольевич был намерен издать ее под своим именем. Я же согласился снова за это взяться только в случае, если книга будет издана под именем Анатолия Аркадьевича. Больше мы к этому вопросу не возвращались.
Вспоминается еще, как в 1978 г. я, будучи проездом в Москве, узнаю, что как раз в этот момент решается судьба самбо. Милан Арциган, президент ФИЛА, ждет от нас документов для конгресса МОК, чтобы представить там борьбу самбо как новый вид спорта, который может быть включен в программу Олимпийских игр. Но наши с этим вопросом тянут. Какая-то заминка в союзном спорткомитете. Чаша весов склоняется в сторону художественной гимнастики. А были выходные. И наши самбистские лидеры, которых я возбужденно стал разыскивать, все на даче. Но я же, хоть и парень с периферии и какое, казалось, бы мне дело, я же всегда чувствовал свою судьбоносную ответственность за самбо. Я заметался. И, в частности, стал звонить Харлампиеву: «Анатолий Аркадьевич, вам что-нибудь на этот счет известно?»
Он спрашивает, откуда у меня такая информация, а потом отвечает характерными своими, резкими, отрывистыми фразами: «Да, весьма и весьма странно! Если бы на планете наступил всеобщий мир и не стало бы угрозы военных действий, тогда можно было бы и потанцевать.С ленточками. И без ленточек. Но поскольку стране сегодня нужны закаленные ребяята, а самбо ( это прежде всего приемы защиты и нападения, то до какой же степени нужно быть бестолковым, чтобы включать в Олимпиаду художественную гимнастику и не включать свое родное самбо!»
Потом сказали, что с заявкой для МОКа было несколько не так, я сгустил краски, но вот эту фразу Харлампиева я тем не менее помню.
Теперь, по прошествии длительного времени образ Анатолия Аркадьевича нынешнему поколению, может быть, представляется каким-то монументальным, лишенным естественных человеческих черт. Однако это был человек чрезвычайно живой и чрезвычайно своеобразный. Характера при всей своей интеллигентности, весьма крутого. Мог быть резким, острым на язык, ершистым, неуступчивым и жестким. Особенно, когда дело касалось интересов самбо. Ученики любовно называли его Харлашей, и до сих пор в самбистских кругах циркулирует немало историй, связанных с Анатолием Аркадьевичем. Некоторые из них я записал и привожу здесь.
Новиков Николай рассказал в Нижневартовске случай с собаками, которые во дворе не давали прохода всем. А Харлампиев взял в зубы кепку за козырек, зевом наружу, опустился на четвереньки и двинулся к собакам. Они разбежались. Он походил-походил по двору, разогнал их, встал и говорит: «Они думают, что у меня пасть такая большая. Только глаза позлее, и любая струсит!». «Я потом проверял!» — так закончил эту историю Николай Новиков.
А эту историю слышал от самого Анатолия Аркадьевича. Слышал с некоторыми изменениями и от других людей. Расскажу, как запомнилось мне. Манера говорить у Харлампива была своеобразная, несколько категоричная и как будто сердитая.
Приехали однажды преподаватели института, где работал Харлампиев, с демонстрации каратэ. Это было время, когда восточные единоборства к нам стали усиленно внедряться, привлекать всякими трюками. И вот, кафедра физкультуры в МЭИ.. Кабинет-то общий. Женщины преподаватели, мужчины — все в одной комнате. Занавеска натянута меж стенкой и шкафом. Там переодеться можно было в форму спортивную, и нечто вроде подсобки. И стали Харлампива коллеги подначивать: дескать, вот там-то и там-то выступал с показательными выступлениями чемпион Японии по каратэ и будет выступать в нашем институте — вы пойдете смотреть, Анатолий Аркадьевич? «Если будет время, пойду посмотрю», отвечает Харлампиев. Один из них продолжает: «Я так думаю, что самбо, конечно, не выйдет на такой уровень прикладности. Вы представляете, какие чудеса он там творит? Он разбивает кирпичи ладонью, бьет черепицу. Шесть листов черепицы разбивает! Бруски деревянные колотит ногой и, самое главное рукой. Чуть ли не доску- «пятидесятку» берет и рукой разбивает!» Харлампиев говорит: «Важнее владеть приемами защиты и нападения, а черепицу и доски колоть всякий сможет». — «Ну, Анатолий Аркадьевич! Все-таки специфика есть специфика. Люди специально тренируются, далеко не всякому смертному это доступно. Вы ведь не сможете разбить кирпич?» Он говорит: «Разобью!». Они ловят его на слове, куда-то бегут, приносят кирпич. Устанавливают.
И пока Харлампиев своими делами занимался, эти молодые, дотошные его все подначивали: «Ну, Анатолий Аркадьевич! Продемонстрируйте!» Харлампиев пошел за занавеску, взял со шкафа молоток, подошел — шарах! — кирпич вдребезги! У них лица вытянулись: «Ну, так неинтересно, это неоригинально. Мы действительно думали, что вы способны рукой разбить. А это не смешно». А он говорит: «Колоть черепицу, кирпичи и доски, для этого есть соответствующие инструменты. Молоток. Топор. Кувалда. А рука — такой инструмент, который предназначен для того, чтобы красиво писать, играть на скрипке, рисовать полотна, хирургические операции делать. А если я буду ходить с утра до вечера и превращать свою руку в инструмент, чтобы колоть кирпичи, то я потом не смогу не только подпись свою поставить, а прореху-то на штанах застегнуть! Я своих учеников обучаю более эффективному невидимому оружию, а вот что победит — молоток-рука или невидимое оружие самбиста — вот это надо еще проверить!»
